28 января 1989 года в Кабул
скворцы прилетели. Ночью ещё подмораживало, а днём до
десяти тепла доходило. В воздухе запахло весной. В это
время полным ходом шёл вывод ограниченного контингента
советских войск из Афганистана. Наш экипаж выполнял задачи,
связанные с обеспечением этого вывода и занимались мы
этим примерно до января 1989 года. В начале января в Союз
отправили всех женщин, так что Военторг и лётная столовая
закрылись. Нам стали выдавать сухпаи и мы перешли на самообслуживание.
Штаб 40-й армии переехал на аэродром – в 103-ю десантную
дивизию и в наш уже заметно пустевший военный городок.
Кстати после этого, как обрезало: прекратились обстрелы
аэродрома «эрэсами» (реактивными снарядами). Когда они
(штаб) стояли в Кабуле, на окраине, их тоже не обстреливали.
Странно, но факт.
Самое главное - в начале
20-х чисел января вывезли в Карши, в Союз АФС (аэрофотослужбу).
Мы с ними работали в тесном контакте, поэтому я добивался,
чтобы и нашему экипажу разрешили убыть в Ташкент, как
выполнившему свою задачу. Даже, если бы мы что-нибудь
и отсняли, то обрабатывать снимки было уже некому. Но
нас держали. Так - «на всякий случай», как транспортный
борт.
И вот утром 1 февраля,
прибыв на КП полка, я увидел долгожданное распоряжение
– убыть в Ташкент.
На КП было двое: командир
полка - полковник Голованов Александр Сергеевич и командир
1 АЭ - подполковник Подоксёнов Владимир Геннадьевич, наш
выпускник 75-го. «Когда собираешься лететь?» - спросил
меня командир полка. «Да как вещи соберу, часика через
3-4 пойду», - ответил я. «Полетели вместе, ночью, так
безопаснее», - предложил командир полка. «А до этого -
в баньку сходим, мы себе заказали», - продолжил он. «Спасибо,
но очень домой хочется. A летать днём я привык - я же
разведчик», - ответил я, «так что до встречи в Ташкенте».
Больше мы с полковником Головановым никогда не виделись.
В эту ночь командир полка
и его лётчик старший лейтенант Пешеходько на вертолёте
Ми-24 пропали в горах, не дотянув немного до промежуточного
аэродрома Пули-Хумри. А у меня остался на память бланк
командировочного предписания, подписанный командиром полка
в последний раз. Александру Сергеевичу Голованову посмертно
было присвоено звание Героя Советского Союза. Жена и двое
сыновей остались в Сызрани, по-моему.
Ну а мы с кабульского
аэродрома взлетели днём. По спирали набрали над аэродромом
безопасную от ПВО высоту, и взяли курс на север. Потрясающее
ощущение – возвращаться на своём самолёте с войны. При
подходе к границе связались с диспетчером Душанбе, и по
его команде заняли внутренний эшелон (в Афганистане мы
летали на эшелонах ИКАО). Близилась долгожданная «черта»
(пересечение границы). Я подсказал наземному технику Николаю
Юзенкову, в каких чехлах в хвосте самолёта надо порыться,
и он, изумлённый, отыскал там бутылку шампанского, воскликнул:
«Ну, командир, - всё предусмотрел!». Так как ночью подмораживало,
то шампанское было охлаждено до нужной температуры. Вкусней
я ничего в жизни не пил, как в этом полёте, при пересечении
афгано-советской границы 1 февраля 1989 года. И взяло
хорошо. Ещё думал, как бы в Тузеле (Ташкент) не промахнуться
на заходе. До этого я ничего, кроме пива, в полёте себе
не позволял. Нас всё пугали, что на таможне будут «шмонать»,
как никогда - всё-таки заключительный полёт с Афгана.
После посадки пассажиров наших увели. Их проверяли по
полной программе. А нас таможня хорошо знала. Только в
ноябре 1988-го мы 10 посадок в Ташкенте выполнили, и никогда
не было нарушений ни по линии таможни, ни по линии границы.
На бланке предписания таможня оставила свою метку на память.
Оставалось ровно 2 недели
до полного вывода советских войск из Афганистана. Если
не ошибаюсь, 3 февраля 1989 года последние самолёты «полтинника»
(в/ч пп 97978) выполнили перелёт Кабул – Ташкент. Не исключено,
что «крайним» оттуда ушёл наш комэска - Подоксёнов, как
старший «лётный» начальник, оставшийся в полку. Это можно
у него спросить, позвонив в Омск. А лучше, конечно, при
личной встрече налить ему, а потом спросить.
14.10.2003. Анатолий Захаров
